В Библиотеку →

Пожалуй, мы окажемся ближе всего к истине, если представим себе сознательную и личную психику опирающейся на широкий фундамент врожденных и универсальных психических диспозиций, которые сами по себе бессознательны, а отношение личной психики к коллективной как отношение индивидуума к обществу.

Но так же как индивидуум является не только неповторимым и отдельным созданием, но вместе с тем и социальным существом, так и человеческая психика, являясь автономным и полностью индивидуальным феноменoм, представляет собой коллективное явление. И точно так же как определенные социальные функции или инстинкты противоположны интересам отдельных членов общества, так и человеческая психика проявляет определенные функции или тенденции, которые в силу своей коллективной природы противоположны индивидуальным потребностям. Причина этого кроется в том, что каждый человек рождается уже с высоко дифференцированным мозгом и поэтому обеспечивается широким диапазоном психической деятельности, которая не связана ни с онтогенетическим созреванием, ни с научением. Однако в той степени, в какой мозг различных людей одинаково дифференцирован, этой психической деятельности обеспечена возможность быть коллективной и универсальной. Это объясняет, например, любопытный факт, что бессознательные процессы самых далеких друг от друга народов и рас обнаруживают совершенно поразительное соответствие, которое проявляется, среди прочего, в экстраординарных, но достоверно установленных аналогиях между формами (и мотивами) автохтонных мифов. Универсальное подобие головного мозга. человека ведет к универсальной возможности однообразного психического функционирования. Это функционирование и есть коллективная души (psyche). Поскольку существуют различия, соответствующие расе, роду или даже семье, то в добавление к "всеобщей" коллективной душе, можно также говорить о таких ее разновидностях, как расовая, племенная и семейная душа. Если воспользоваться выражением Пьера Жане, то коллективная душа заключает в себе parties inferieures (Низшие части (фр.)) психических функций, то есть те глубоко укоренившиеся, почти автоматические части души индивидуума, которые являются врожденными и обнаруживаются повсеместно, а значит, носят безличный или сверхличный характер. Сознание плюс личное бессознательное составляют parties superieures (Высшие части (фр.)) психических функций, то есть те части, которые развиваются в онтогенезе и приобретаются с опытом. В результате тот, кто присоединяет к своему богатству, которое досталось ему в ходе своего онтогенетического развития, еще и бессознательное наследство коллективной души, как если бы оно было частью первого, незаконным образом расширяет сферу своей личности. со всеми вытекающими последствиями. Коль скоро коллективная душа заключает в себе parties inferieures психических функций и. таким образом, образует базис каждой личности, подобное присоединение наследства коллективной души приводит к дроблению и обесцениванию личности, что проявляется либо в вышеупомянутом угасании веры в себя, либо в бессознательном повышении значительности своего Я (ego) вплоть до появления патологической воли к власти.

Поднимая личное бессознательное в сознание, анализ заставляет субъекта осознавать то, что он обычно замечает в других, но никогда в самом себе. Это открытие делает его менее индивидуально своеобразным и вместе с тем более коллективным. Подобная коллективизация не всегда шаг к несчастью; иногда она может оказаться ступенькой к благу. Есть люди, которые подавляют свои хорошие качества и сознательно дают волю своим инфантильным желаниям. Подъем вытесненных содержаний поначалу вносит в сознание чисто личные содержания; но с ними оказываются связанными и коллективные элементы бессознательного, вездесущие инстинкты, качества и идеи (образы), а также все те "среднестатистические" доли добродетели и порока, которые мы признаем, говоря: "В каждом есть что-то от преступника, гения и святого". Так возникает динамичная картина, в полной мере содержащая все то, что разыгрывается на мировой шахматной доске: счастье и несчастье, честь и бесчестье. Постепенно создается чувство солидарности с миром, которое многие считают весьма позитивным и, в определенных случаях, оно действительно оказывается решающим фактором п лечении неврозов. Я сам был свидетелем того, как некоторым больным в этом состоянии впервые в жизни удавалось вызвать любовь и даже испытать ее самим; или как, отважившись на прыжок в неизвестное, они встречались с той самой судьбой, которая была им уготована. Немало я повидал и тех, кто, считая это состояние конечным, пребывал в нем годами, охваченный инициативной эйфорией. Мне доводилось часто слышать упоминание таких случаев в качестве блестящих примеров аналитической терапии. Однако я должен обратить внимание на то, что больные этого эйфорического и инициативного типа столь остро нуждаются в размежевании с миром, что никто не смог бы признать их в принципе вылеченными. По моему мнению, они настолько же вылечены, насколько не вылечены. У меня была возможность проследить жизненный путь таких пациентов и, нужно признаться, многие из них обнаруживали неумение приспособиться к окружающей обстановке, что, в случае хронической неприспособленности, постепенно приводит к бесплодию и скуке, столь характерным для тех, кто лишился своего Я (ego). Здесь я опять-таки говорю о пограничных случаях, а не о тех менее ценных, обычных средних людях, для которых вопрос адаптации носит скорее технический, чем проблематический характер. Будь я больше врачом, чем исследователем, то, конечно, не смог бы удержаться от известного оптимизма с суждениях. потому что тогда мой взор был бы прикован к количеству исцелений. Но моя совесть исследователя обеспокоена не количеством, а качеством. Природа аристократична, и один стоящий человек перевешивает десяток других, менее ценных. Я внимательно присматривался к ценным людям, и именно на них открыл для себя сомнительность результатов чисто личного анализа, а также научился понимать причины этой сомнительности.

Если из-за ассимиляции бессознательного мы ошибочно включаем коллективную психику в инвентарь личных психических функций, то неизбежно наступает распад личности на объединенные в пары противоположности. Помимо уже рассмотренной пары противоположностей, а именно, мании величия и чувства неполноценности, столь докучающе очевидных при неврозах, есть множество других пар, из которых я выберу лишь сугубо моральную пару противоположностей, то есть добро и зло. Видовые добродетели и пороки человечества содержатся в коллективной душе, как и все прочее. Один без всякого основания приписывает себе коллективную добродетель в качестве личного достоинства, а другой принимает коллективный порок как свой собственный грех. То и другое так же иллюзорно, как мегаломания и неполноценность, поскольку воображаемые добродетели и воображаемые пороки суть просто содержащиеся в коллективной душе моральные пары противоположностей, которые сделались воспринимаемыми или были искусственно доведены до сознания. Как много этих парных противоположностей содержит в себе коллективная душа, можно показать на примере примитивных народов: один наблюдатель обыкновенно превозносит их величайшие добродетели, тогда как другой выносит наихудшие впечатления о том же самом племени. В отношении дикаря, чья индивидуализация (personal differentation), как известно, находится в самом начале пути, верны оба суждения, ибо его психика по существу коллективна и, следовательно, большей частью бессоз-нательна. Дикарь еще более или менее тождествен коллективной душе и потому в равной мере обладает коллективными добродетелями и пороками, не приписывая их себе лично и не испытывая никакого внутреннего противоречия. Противоречие возникает лишь тогда, когда начинается личное развитие собственной души и когда рассудок открывает непримиримый характер противоположностей. Последствием этого открытия является конфликт вытеснения (the conflict of repression). Мы хотим быть добрыми и потому должны вытеснить зло; вместе с этим приходит конец раю коллективной души. Вытеснение коллективной души было совершенно необходимо для развития личности. у примитивных народов развитие личности или, точнее, развитие особы (the person) есть вопрос магического престижа. Фигура шамана или вождя племени служит живым примером остальным: оба обращают на себя внимание своеобразием нарядов и образа жизни, выражающим их социальные роли. Своеобразие внешних опознавательных признаков индивидуума выделяет его среди остальных, и это выделение еще больше усиливается благодаря владению особыми ритуальными секретами. С помощью этих и подобных им средств дикарь создает вокруг себя оболочку, которую можно было бы назвать персоной (a persona) [маской]. Как известно, маски действительно используются дикарями в тотемных обрядах, например, в качестве средств усиления или изменения личности. Таким способом этот выделяющийся среди остальных индивидуум, вероятно, выводится из сферы коллективной психики, причем в той степени, в какой ему удается идентифицироваться со своей персоной. Это отдаление и означает собой магический престиж. Вероятно, легче всего утверждать, будто движущим мотивом в этом развитии выступает воля к власти. Однако, нельзя забывать, что создание престижа это всегда результат коллективного компромисса: помимо того, что должен найтись соискатель престижа, общество тоже должно находиться в состоянии поиска того, кому даровать престиж. Раз это так, было бы неверно говорить, что некто добивается престижа благодаря своей особой воле к власти; напротив, создание престижа дело сугубо коллективное. Поскольку общество как целое нуждается в магически действующей фигуре, оно использует эту нереализованность воли к власти у индивидуума и желание подчиняться у масс как связующее средство и, таким образом, вызывает создание личного престижа. Этот последний представляет собой феномен, который, как показывает история политических институтов, имеет огромное значение для взаимного признания законов и обычаев разными нациями.

Важность личного престижа едва ли можно переоценить, поскольку возможность регрессивного растворения в коллективной Душе представляет реальную опасность, причем не только для лидера, но и для идущих за ним. Такая возможность, по всей вероятности, появляется в тех случаях, когда цель престижа всеобщее признание достигнута. Конкретное лицо (the person) становится тогда коллективной истиной, а это всегда есть начало конца. Завоевание престижа является позитивным достижением не только для выдвинувшегося индивидуума, но и для его клана. Единственный выделяется своими деяниями, большинство же характеризуется своим отречением от власти. До тех пор, пока эту позицию нужно отстаивать и защищать от враждебных вли-яний, достижение остается позитивным; но как только все препятствия преодолены и всеобщее признание достигнуто, престиж теряет свою позитивную ценность и обычно становится "пустым местом" чем-то таким, что не применяется, но и не отменяется. Затем наступает раскол, и весь процесс начинается заново.

Поскольку личность имеет такое первостепенное значение для жизни общины, то все, что могло бы нарушить ее развитие, ощущается как опасность. Но самая большая опасность из всех существующих это преждевременное разрушение престижа от вторжения коллективной души. Безусловное сохранение тайны представляет собой одно из самых известных примитивных средств изгнания этой опасности. Коллективное мышление и чувствование, равно как и коллективное усилие, требуют гораздо меньше напряжения, чем индивидуальное функционирование и усилие; поэтому всегда существует огромное искушение позволить коллективному функционированию занять место индивидуального выделения личности (individual differentation of personality).

После того как личность выделена и защищена магическим престижем, ее "выравнивание" до уровня коллективной психики и, в конечном счете, растворение в коллективной душе (к примеру, отречение св. апостола Петра) вызывает "потерю души" индивидуумом, потому что какое-то важное личное достижение либо; не получило признания, либо было сведено на нет. По этой причине к нарушителям табу применяются драконовские меры, вполне согласующиеся с серьезностью ситуации. До тех пор, пока эти вещи рассматриваются с позиции каузального подхода, просто как исторические пережитки и метастазы табу инцеста, невозможно понять, ради чего существуют все эти меры. Но если подойти к этой проблеме с телеологической точки зрения, многое из того, что прежде не поддавалось объяснению, становится вполне понятным.

Итак, для развития личности совершенно необходимо строгое выделение себя (differentation) из коллективной души, так как неполная или нечеткая дифференциация ведет к незамедлительному таянию индивидуального в коллективном. И тогда появляется опасность, что при анализе бессознательного коллективная и личная душа могут образовать неразделимый сплав, как я уже мельком упоминал, с весьма неблагоприятными последствиями. Эти последствия вредны как для жизнеощущения пациента, так и для его близких, если он вообще имеет какое-то влияние на свое окружение. Из-за своей идентификации с коллективной душой он неизбежно будет пытаться навязать требования своего бессознательного другим, ибо идентичность с коллективной душой всегда приносит с собой чувство общезначимости (universal validity) "богоподобия", совершенно игнорирующего все различия личной души своих близких. (Чувство общезначимости ведет свое происхождение, конечно же, от всеобщности коллективной души.) Коллективная установка естественно предполагает ту же коллективную психику у других. Однако, это означает бесцеремонное пренебрежение не только индивидуальными различиями, но и различиями более общего характера внутри самой коллективной души, например, расовыми (Так, совершенно непростительной ошибкой было бы признавать выводы еврейской психологии валидными во всех случаях жизни. Никому в голову не придет считать китайскую или индийскую психологию обязательной для нас. Дешевое обвинение в антисемитизме, которое было брошено мне из-за этой критики, не более разумно, чем обвинение меня в антикитайских настроениях. Несомненно, на более раннем и глубоком Уровне психического развития, где еще нельзя отыскать различие между арийской, семитской, хамитской или монгольской ментальностью, все человеческие расы имеют общую коллективную душу (psyche). Но с началом расовой дифференциации существенные различия появляютя также в коллективной душе. По этой причине мы не можем пересадить дух чуждой нам расы in globo в нашу собственную ментальность, не нанося ощутимого ущерба последней, что, однако, не удерживает натур со слабым инстинктом от увлечения индийской философией и т. п. Это игнорирование индивидуальности явно подразумевает удушение того самого единственного индивидуума, в результате чего элемент дифференциации в общине стирается. Этот элемент дифференциации суть индивидуум. Все величайшие достижения добродетели, равно как и самые страшные злодеяния, индивидуальны. Чем крупнее община и чем больше свойственная каждому крупному сообществу сумма коллективных факторов опирается на консервативные предрассудки, вредные для индивидуальности, тем больше будет подавляться морально и духовно индивидуум, и, в результате, единственный источник морального и духовного прогресса общества зарастает тиной коллективности. Как и следовало ожидать, единственным, что может буйно расти в такой атмосфере, оказывается общественный инстинкт (sociality) и все, что относится к коллективному в индивидууме. Все индивидуальное в нем гибнет, то есть обрекается на вытеснение. Индивидуальные элементы опускаются в бессознательное, где по закону необходимости превращаются в нечто по существу злое, разрушительное и анархическое. В обществе это злое начало обнаруживает себя в эффектных преступлениях (цареубийство и т. п.), совершаемых некоторыми профетически настроенными индивидуумами; но у большей части народных масс оно остается в тени и проявляется лишь косвенно, в неумолимом нравственном вырождении общества. Увы, хорошо известно, что моральное состояние общества как целого обратно пропорционально его величине, ибо чем больше скапливается людей, тем больше стираются индивидуальные факторы, а с ними уничтожается и нравственность, которая всецело держится на моральном чувстве индивидуума и необходимой для проявления этого чувства свободе. Отсюда, каждый человек становится, не отдавая себе d этом отчета, в определенном смысле хуже, когда он находится в обществе, нежели когда он действует в одиночку; ибо он чувствует поддержку общества и до известной степени освобождается им от

Индивидуальность неизбежно окажется припертой к стене. Этот процесс начинается еще в школе, продолжается в университете и господствует во всех ведомствах, подвластных государству. Чем меньше социальная организация, тем в большей степени ее членам гарантирована индивидуальность, тем больше степень их относительной свободы и возможность осознанной ответственности. Без свободы не может быть морали. Наше восхищение огромными организациями уменьшается, когда однажды нам доводится осознать оборотную сторону этого чуда: чудовищное накопление и выпячивание в человеке всего самого примитивного и неизбежное разрушение его индивидуальности в интересах того чудовища, каковым, фактически, является всякая большая организация. Современный человек, более или менее соответствующий такому коллективному идеалу, превратил свою душу в притон убийц, в чем легко можно убедиться с помощью анализа его бессознательного, даже если он сам ничуть не обеспокоен этим. И поскольку он обычно "адаптирован" к своему окружению, то даже самое постыдное поведение со стороны той группы, в которую он входит, не будет его беспокоить до тех пор, пока большинство его собратьев верит в восхваляемую нравственность своей социальной организации. Итак, все, что я сказал здесь о влиянии общества на индивидуума, совершенно справедливо в отношении влияния коллективного бессознательного на психику индивидуума. Но, как ясно видно из моих примеров, это последнее влияние настолько же незаметно, насколько заметно первое. Отсюда не удивительно, что его внутренних последствий не понимают, а тех, с кем такое случается, считают патологическими чудаками и относятся к ним, как к сумасшедшим. Если бы одному из таких "курьезов природы" довелось оказаться подлинным гением, то обычно это признается лишь вторым или даже третьим поколением. Насколько понятным кажется нам тот случай, когда человек утопает в своем высоком положении, настолько же непостижимой для нас выглядит ситуация, когда он стремится к чему-то, что не совпадает с желаниями толпы, и когда он навсегда исчезает в этом "никому" не нужном ином. Остается лишь пожелать обоим чувства юмора, этого, как говорил Шопенгауэр, поистине "божественного" каче-ства человека, которое только и способно сохранить его душу свободной.

Коллективные инстинкты и основные формы мышления и чувствования, чья активность обнаруживается благодаря анализу бессознательного, являются для сознательной личности приобретением, которое она не может ассимилировать без серьезного расстройства. Поэтому в практической терапии крайне важно всегда помнить о целостности (integrity) личности. Ибо, если коллективную психику полагать личной собственностью индивидуума, это будет иметь результатом искривление (distortion) или перегрузку (overloading) личности, справиться с которыми чрезвычайно трудно. Исходя из этого, необходимо проводить четкое различие между личными содержаниями и содержаниями коллективной души. Сделать это отнюдь нелегко, потому что личная душа вырастает из коллективной души и тесно связана с ней. Поэтому трудно сказать, какие именно содержания можно назвать личными, а какие коллективными. Несомненно, что те архаические символы, например, какие мы часто встречаем в фантазиях и сновидениях, являются коллективными моментами. Все основные инстинкты и основные формы мышления и чувствования коллективны. Все, что люди единодушно считают универсальным, коллективно, равно как и все то, что всеми одинаково понимается, распознается, говорится и делается. При более близком исследовании всегда удивляешься, как много в нашей так называемой индивидуальной психологии подлинно коллективного. Действительно, его так много, что индивидуальные черты полностью затеняются коллективными. Поскольку, однако, индивидуация ("Индивидуация есть процесс дифференциации, имеющий своей целью развитие своеобразной личности у индивидуума". "...Так как индивидуум есть не только единичное существо, но и всем своим существованием предполагает коллективные отношения, то процесс индивидуации ведет не к изоляции, а к более сильной и широкой коллективной сплоченности".) это непреложная психологическая потребность, можно, исходя из доминирующего влияния коллективного, представить себе, какое особое внимание нужно уделять этому хрупкому саженцу "индивидуальности", если мы не хотим загубить его.

У людей есть одна способность, которая, хотя и представляет величайшую полезность для коллективных целей, для индивидуации оказывается самой пагубной. Я имею в виду способность подражания. Коллективная психология не может обойтись без подражания, ибо без него попросту невозможны ни массовые организации, ни государство, ни даже общественный порядок. На самом деле, общество в гораздо меньшей степени организуется законом, чем склонностью к подражанию, в равной степени подразумевающей внушаемость, внушение и психическое заражение. Но мы видим каждый день, как люди пользуются, а вернее, злоупотребляют механизмом подражания в целях личной дифференциации: они довольствуются подражанием какой-то знаменитости, разительной черте характера или образу поведения, добиваясь этим внешнего отличия от круга лиц, в котором они вращаются. Едва ли нужно говорить, что в качестве наказания за это обезьяноподобное поведение единообразие их внутреннего мира (minds) с таковым у ближайшего окружения, и без того достаточно ощутимое, перерастает в бессознательную, компульсивную зависимость от окружающих. Как правило, эти показные потуги индивидуальной дифференциации заканчиваются той или иной позой, и подражатель остается на том же уровне, на котором всегда находился, только еще более бесплодным, чем раньше. Чтобы раскрыть, что в нас есть собственно индивидуального, требуется глубокая рефлексия, и тут до нас внезапно доходит, как необычайно трудно дается открытие индивидуальности.

	консультация психолога