 |
|
|
||||||||||||||
|
|
|
|
|||||||||||||
|
|
|
||||||||||||||
|
Сновидение о половой связи с матерью наблюдается, как тогда, так и теперь, у многих людей, сообщающих о нем с возмущением и удивлением. Оно и составляет, несомненно, ключ к трагедии и находится в соответствии со сновидением о смерти отца. Миф об Эдипе представляет собою реакцию фантазии на оба эти типические сновидения и, подобно тому как сновидения эти вселяют во взрослых чувство отвращения, так и самый миф должен иметь своим содержанием ужас и самонаказание. В своей законченной форме он носит черты дальнейшей исторической обработки, старавшейся придать ему теологизирующую тенденцию. (Ср. материал сновидений об эксгибиционизме.) Попытка объединить божественное всемогущество с ответственностью человека должна была потерпеть крушение на этом, как и на всяком другом материале. На том же самом базисе, что и "Царь Эдип", покоится и другая величайшая трагедия - "Гамлет" Шекспира. Но в измененной обработке одного и того же материала обнаруживаются все различия в психической жизни обоих столь отдаленных друг от друга культурных периодов, весь вековой прогресс процесса вытеснения в душевной жизни человечества. В "Эдипе" лежащее в основе его желание ребенка всплывает наружу и осуществляется, точно в сновидении; в "Гамлете" оно остается вытесненным и мы узнаем о наличности его - аналогично положению вещей при неврозе - лишь вследствие исходящих от него задержек. Эта трагедия имеет своеобразную общую черту с покоряющим действием современных драм, а именно: характер героя совершенно неясен. Драма построена на том, что Гамлет колеблется осуществить выпавшую на его долю задачу мести; каковы основы или мотивы этого колебания на этот счет текст не говорит ничего, и многочисленные попытки толкования драмы дали очень мало в этом отношении. Согласно господствующему еще и теперь толкованию Гете, Гамлет представляет собою тип человека, жизненная энергия которого парализуется преувеличенным развитием мышления ("Приведен в болезненное состояние бледностью мысли"). Согласно другому воззрению. Шекспир старался изобразить слабый, нерешительный характер, склонный к неврастении. Фабула драмы показывает нам, однако, что Гамлет отнюдь не беспомощен. Мы дважды видим его поступки: в первый раз он в неожиданном аффекте закалывает подслушивающего за портьерой Полония, в другой же раз умышленно, даже коварно посылает на смерть двух царедворцев. Что же препятствует ему осуществить задачу, внушенную ему тенью отца? Здесь снова приходит на мысль то, что задача эта совершенно особого рода. Гамлет способен на все, только не на месть человеку, который устранил его отца и занял его место у матери, человеку, воплотившему для него осуществление его вытесненных детских желаний. Ненависть, которая должна была бы побудить его к мести, заменяется у него самоупреками и даже угрызениями совести, которые говорят ему, что он сам, в буквальном смысле, не лучше, чем преступник, которого он должен покарать. Этим я лишь перевожу в сферу сознания то, что бессознательно дремлет в душе героя; если кто нибудь назовет Гамлета истериком, то я сочту это лишь выводом из моего толкования. Сексуальное отвращение, которое Гамлет высказывает в разговоре с Офелией, играет здесь решающую роль, то самое сексуальное отвращение, которое в последующие годы все больше и больше овладевает душою Шекспира вплоть до своего окончательного завершения в "Тимоне Афинском". В "Гамлете" воплощается, разумеется, лишь собственная душевная жизнь поэта; из книги Георга Брандеса о Шекспире (1896) мы знаем, что трагедия эта написана вскоре после смерти его отца (1601), то есть под впечатлением свежей скорби и воскрешения детского чувства по отношению к нему. Известно также и то, что рано умерший сын Шекспира носил - имя Гамлет (идентично с именем Гамнет). В то время как "Гамлет" трактует отношение сына к родителям, "Макбет", связанный с ним по времени, касается темы бездетности. Подобно тому как всякий невротический симптом и как само сновидение допускает самые различные толкования и даже требует целого ряда их для своего понимания, так и всякое истинно поэтическое творение проистекает в душе поэта не из одного мотива и допускает не одно толкование. Я попытался вскрыть здесь наиболее глубокий слой душевной жизни Шекспира. Э. Джонс дополнил вышеприведенные указания на аналитическое понимание "Гамлета" и подверг критике другие имеющиеся в литературе толкования (Das Problem des Hamlet und der Odipus komple, 1911). Другие попытки анализа "Макбета" см. в моей статье "Einige Charaktertypen aus der psychoanalytischen Arbeit, Imago" IV, 1916, и у Л. Иекеля Shakespeares Macbeth, Imago V, 1918. Я не могу оставить рассмотрения типических сновидений и сновидений о смерти близких родных, не сказав несколько слов об их значении для теории сновидения вообще. Сновидения эти представляют собою довольно необычный случай того, что мысль сновидения, содержащая вытесненное желание, не претерпевает влияния цензуры и в неизменном виде переходит в сновидение. На это должны быть особые основания. Я полагаю, что решающую роль играют здесь два момента: во первых, нет ни одного желания, от которого мы были бы более далеки; мы полагаем, что эти желания "не могут прийти нам в голову даже во сне", и поэтому то цензура не сопротивляется им в достаточной мере, все равно как законодательство Солона не выставляет определенного наказания за отцеубийство. Во вторых, вытесненное и бессознательное желание особенно часто сталкивается с остатками впечатлений предыдущего дня ввиду забот о жизни близкого лица. Эти заботы не могут быть включены в сновидение иначе, как через посредство одноименного желания; желание же может быть замаскировано заботой. Если думать, что все это происходит гораздо проще, что ночью в сновидении лишь продолжается то, что начато днем, то сновидения о смерти близких родных будут стоять совершенно особняком от какой бы то ни было теории сновидения, являясь совершенно неразрешимой загадкой. Весьма поучительно также проследить взаимоотношение этих сновидений и сновидений, сопровождающихся страхом. В сновидении о смерти близких людей вытесненное желание находит себе путь, по которому оно может избегнуть цензуры, а вместе с тем и обусловливаемого ею искажения. Постоянным сопутственньм явлением в данном случае является то, что субъект испытывает в сновидении болезненные ощущения. Точно так же и сновидение, сопровождающееся страхом, наблюдается лишь тогда, когда цензура подавляется вполне или хотя бы отчасти, и, с другой стороны, подавлению цензуры помогает то, что страх является уже налицо в качестве актуального ощущения, проистекающего из соматических источников. Очевидно, таким образом, какой тенденции придерживается цензура, обусловливая искажающую деятельность сновидения: она имеет в виду предотвратить появление страха или других мучительных аффектов. Выше я говорил об эгоизме детской души и сейчас коснусь его с целью показать здесь, что сновидения сохраняют и этот характер. Они все без исключения абсолютно эгоистичны, во всех них проявляется ваше драгоценное "я", хотя иногда и в замаскированной форме. Желания, осуществляющиеся в них, это постоянно желания нашего "я"; интерес к другому лицу в сновидении всегда иллюзорен. Я подвергну здесь анализу несколько примеров, противоречащих якобы этому моему утверждению. I. Четырехлетний мальчик рассказывает: ему приснилось большое блюдо, на котором лежит большой кусок жареного мяса. Неожиданно кусок этот съедается, не будучи даже разрезан. Человека, который съел мясо, он не видел. Все большое, обильное, чрезмерное и преувеличенное в сновидении носит несомненно характер детства. У ребенка нет более горячего желания, нежели как стать взрослым и прежде всего получать столько, сколько получают взрослые; ребенка трудно удовлетворить: он постоянно требует повторения того, что ему понравилось или было вкусно. Быть умеренным, скромным он научается лишь благодаря воспитанию; как известно, невротик тоже склонен к неумеренности и преувеличению. Кто же был этот человек, об обильном обеде которого приснилось ребенку? Разъяснение на этот счет нам дают переживания предыдущего дня. Мальчику в течение нескольких дней была прописана врачом молочная диета; накануне сновидения вечером он нашалил и в наказание за это был лишен ужина. Уже раньше как то он испытал это наказание и вел себя при этом очень мужественно. Он знал, что ничего не получит, но ни одним словом не намекнул на то, что испытывает голод. Воспитание начинает оказывать на него свое действие; оно проявляется уже в сновидении, обнаруживающем зародыши искажающей деятельности. Не подлежит сомнению, что сам он тот человек, желания которого направляются на столь обильный ужин. Так как он знает, однако, что он наказан и не имеет права ничего есть, то он не решается даже во сне сесть за стол и съесть вкусное блюдо, как это делают в сновидениях голодные дети (ср. сновидение о землянике, виденной маленькой Анной). II. Мне снится однажды, что в окне одного книжного магазина я вижу новый выпуск той серии книг в роскошных переплетах, которые я обычно покупаю (Монографии о художниках, по истории, по вопросам искусства и т. п.). Новая серия называется: "Знаменитые ораторы (или речи)", и выпуск первый посвящен доктору Лехеру. При анализе я удивляюсь, что меня могла заинтересовать слава доктора Лехера, побившего рекорд продолжительности речи во время немецкой обструкции в парламенте. На самом же деле я за несколько дней до сновидения начал психическое лечение нескольких новых пациентов, так что теперь принужден говорить от десяти до одиннадцати часов в сутки. Таким образом, я сам побиваю рекорд продолжительности речи. III. В другой раз мне снится, что один мой знакомый университетский преподаватель говорит: "Мой сын. Миоп". Затем следует диалог из коротких вопросов и ответов. Вслед за этим я вижу себя самого и своих сыновей; для открытого содержания сновидения отец и сын (профессор М.) являются лишь подставными лицами, скрывающими меня и моего старшего сына. К этому сновидению я вернусь еще в дальнейшем в силу другой его особенности. IV. Пример действительно низменных эгоистических чувств, скрывающихся позади забот, обнаруживает следующее сновидение. Мой друг Отто выглядит очень плохо, у него дурной цвет лица, и глаза как то странно навыкате. Коллега Отто мой домашний врач, я ему очень обязан, так как он уже несколько лет следит за здоровьем моих детей и очень успешно их лечит; кроме того, он им делает подарки по каждому малейшему поводу. Накануне сновидения он был у нас, и моя жена заметила, что он устал и плохо выглядит. Ночью я вижу сновидение, которое наделяет его некоторыми признаками базедовой болезни. Тот, кто не следует моим правилам толкования сновидений, истолкует это сновидение в том смысле, что я озабочен здоровьем моего друга и что эта забота реализуется во сне. Это было бы возражением не только против того моего утверждения, будто сновидение представляет собою осуществление желания, но и против другого, что оно доступно лишь эгоистическим интересам и целям. Но тот, кто так истолковывает сновидение, пусть разъяснит мне, почему я предполагаю у Отто наличность базедовой болезни, когда для такого диагноза у меня нет ни малейшего основания. Мой анализ дает, однако, следующий материал, относящийся к эпизоду, имевшему место лет шесть назад. В небольшом обществе, в котором находился, между прочим, и профессор Р., мы ехали ночью по лесу, находящемуся в нескольких часах езды от нашей дачи. Кучер, бывший навеселе, выбросил нас из экипажа, и лишь по счастливой случайности мы все остались невредимыми. Нам пришлось, однако, переночевать в ближайшей гостинице, где известие о постигшем нас несчастье вызвало большое сочувствие. Какой то господин с весьма отчетливыми признаками базедовой болезни - впрочем, у него был только коричневый цвет кожи и глаза навыкате; струмы, как и в сновидении, не было - предложил свои услуги и спросил, не может ли он чем нибудь быть нам полезен. Профессор Р. по своей обычной манере ответил: "Разве только тем, что вы мне одолжите ночную сорочку". На это благородный человек сказал: "К сожалению, этим я вам служить не могу", - и ушел. Продолжая анализ, я вспоминаю, что "Базедов" не только фамилия врача, но и одного из известнейших педагогов (в бодрственном состоянии я, однако, не совсем уверен, так ли это). Между тем именно коллегу Отто я просил в случае, если со мною что нибудь случится, взять на себя заботу о физическом развитии моих детей, особенно же в период зрелости (в связи с этим и ночная сорочка). Наделяя в сновидении коллегу Отто болезненными симптомами вышеупомянутого благородного человека, я хочу, по видимому, этим сказать: "Если со мною что нибудь случится, от него дождешься столько же, сколько от того барона Л., несмотря на его любезное предложение". Эгоистическая тенденция этого сновидения вполне очевидна. Когда доктор Эрнест Джонс в одной своей научной лекции в Америке говорил об эгоизме в сновидениях, какая то ученая дама восстала против такого, якобы ненаучного, обобщения и заявила, что автор может судить лишь только по сновидениям австрийцев и не имеет права возводить такого обвинения на сновидения американцев. Она лично может гарантировать, что ее сновидения все строго альтруистичны. Где же, однако, здесь осуществление желания? Конечно, не в мести коллеге Отто, которому действительно, кажется, суждено играть незавидную роль в моих сновидениях; осуществление желания заключается совершенно в ином. Заменяя коллегу Отто в сновидении вышеупомянутым благородным человеком, я в то же время отождествляю свою собственную персону с другим человеком, а именно с профессором Р., так как я требую от Отто того же, что по другому поводу потребовал профессор Р. от барона Л. Тут то и разрешение загадки. Профессор Р. аналогично мне сделал свою карьеру помимо университета и лишь в пожилом возрасте получил давно заслуженное им звание. Таким образом, я снова хочу стать профессором. Даже это "в пожилом возрасте" представляет собою осуществление желания, так как означает, что я проживу достаточно долго, чтобы самому позаботиться о развитии своих детей в период зрелости.
|
|
||||||||||||||